Глава I. Домашние собаки и кошки

Первый и самый важный пункт в этой главе — это вопрос, от одного ли дикого вида или от нескольких произошли многочисленные домашние разновидности собаки. Одни авторы думают, что все домашние собаки произошли от волка, или от шакала, или от какого-либо неизвестного и вымершего вида. Другие, напротив, думают — и это мнение в последнее время стало распространенным,— что домашние собаки произошли от нескольких видов, вымерших и современных, которые более или менее смешались. Вероятно, мы никогда не будем в состоянии указать их происхождение с уверенностью. Палеонтология недостаточно освещает этот вопрос, с одной стороны, вследствие очень близкого сходства между черепами вымерших и современных волков и шакалов, с другой стороны — вследствие больших различий между черепами различных пород домашних собак. Однако остатки, найденные в позднейших третичных отложениях, повидимому, представляют больше сходства с крупной собакой, чем с волком, и это говорит больше в пользу мнения Блэнвилля, что наши собаки произошли от одного вымершего вида. С другой стороны, некоторые авторы заходят так далеко, что утверждают, будто каждая из главных домашних пород должна была иметь отдельного дикого прародителя. Это последнее мнение в высшей степени невероятно; оно вовсе не считается с изменчивостью; оно не принимает во внимание почти уродливый характер признаков у некоторых пород; наконец, из него почти неизбежно вытекает предположение, что большое количество видов вымерло с тех пор, как человек приручил собаку; между тем, мы ясно видим, что дикие представители семейства собак лишь с большим трудом истребляются усилиями человека; еще так недавно, в 1710 году, волк водился на таком небольшом острове, как Ирландия.

Вот те основания, которые привели различных авторов к заключению, что наши собаки произошли от нескольких диких видов. Во-первых, значительные различия между разными породами; однако это обстоятельство окажется сравнительно маловажным, когда мы увидим, насколько велики различия между расами разных домашних животных, которые, несомненно, произошли от одной родительской формы. Во-вторых, более важное обстоятельство, что в самые древние из известных нам исторических времен существовало несколько пород собак, очень несходных между собою и близко сходных или тожественных с породами, которые еще существуют.

Ознакомимся кратко с историческими данными. Материалы за время между четырнадцатым столетием и классическим римским периодом в высшей степени скудны. В римский период существовали различные породы, именно гончие, дворняжки, комнатные собачки и пр.; но, как заметил д-р Вальтер, большую часть их нельзя узнать сколько-нибудь точно. Юэтт, впрочем, дает рисунок прекрасного скульптурного изображения двух борзых щенят с виллы Антонина. На одном памятнике из Ассирии, около 640 г. до н. э., изображена громадная меделянская собака; по словам сэра Г. Ролинсона (как мне сообщили в Британском музее), подобных собак и теперь привозят в эту местность. Я просмотрел роскошные издания Лепсиуса и Росселини и нашел, что на египетских монументах с четвертой по двенадцатую династию (то-есть приблизительно от 3400 до 2100 до н. э.) изображено несколько разновидностей собак; большинство из них сходны с борзыми; к позднейшему из этих периодов относится изображение собаки, похожей на гончую, с висячими ушами, но спина у нее длиннее и голова острее, чем у наших гончих. Изображена также такса, с короткими и кривыми ногами, близко сходная с теперешней разновидностью; но этот вид уродства настолько обычен у разных животных, как у анконовой овцы и даже, по словам Ренггера, у ягуаров в Парагвае, что было бы неосмотрительно считать животное, изображенное на монументе, за прародителя всех наших такс; полковник Сайкс описал также одну индийскую собаку-парию с тем же уродливым признаком. Самая древняя собака, изображенная на египетских памятниках, в то же время одна из самых странных; она похожа на борзую, но у нее длинные, острые уши и короткий хвост крючком; близко сходная с нею разновидность и теперь существует в северной Африке; Вернон Гаркорт говорит, что арабская кабанья собака «странное иероглифическое животное; с такой собакой некогда охотился Хеопс; она несколько похожа на тяжелую шотландскую оленью гончую; хвост круто загнут на спину, а уши торчат врозь под прямым углом». Вместе с этой древнейшей разновидностью существовала собака, похожая на собаку-парию.

Таким образом, мы видим, что в период между 4 — 5 тысячами лет тому назад существовали разные породы собак, как-то: парии, борзые, гончие, меделянки, дворняжки, комнатные собачки и таксы, более или менее похожие на современные породы. Но нет достаточных доказательств, чтобы какая-либо из этих древних собак принадлежала к той же самой подразновидности, как и наши современные собаки. Пока полагали, что человек существует на земле лишь около 6 000 лет, это значительное разнообразие пород в столь ранний период было очень веским аргументом в пользу происхождения их от разных диких видов, так как не было достаточного времени для расхождения и изменения их. Но так как теперь, благодаря открытию кремневых орудий в одних отложениях с остатками вымерших животных, в местностях, подвергшихся с тех пор значительным географическим изменениям, мы знаем, что человек существует с несравненно более давних времен, и самые древние народы имели домашних собак, то этот довод, именно недостаточность времени, значительно теряет свою силу.

Задолго до начала исторического периода собака была приручена в Европе. В датских «кухонных кучах» неолитического века или века полированных каменных орудий встречаются кости животного, принадлежащего к собакам, и Стенструп весьма остроумно доказывает, что эти кости принадлежали домашней собаке; весьма значительное большинство птичьих костей, находимых в тех же отбросах, состоит из длинных костей, а опытом было дознано, что собаки не едят этих костей. В Дании эта собака в бронзовый век сменилась более крупной, с некоторыми отличиями, а эта в свою очередь была заменена в железный век еще более крупной собакой. В Швейцарии, как сообщает проф. Рютимейер, в течение неолитического века существовала домашняя собака средней величины, по особенностям черепа одинаково далекая от волка и шакала и с некоторыми признаками наших гончих и сеттеров или пуделей (Jagdhund und Wachtelhund). Рютимейер весьма настаивает на постоянстве формы этой древнейшей из известных собак в течение весьма долгого времени. В бронзовом веке появилась более крупная собака; эта, по строению челюсти, очень походила на собаку того же века из Дании. Остатки двух явно различных разновидностей собаки найдены в одной пещере Шмерлингом, но древность этих остатков нельзя определить точно.

Существование единственной расы с замечательно стойкими признаками в течение всего неолитического века очень интересно и противоречит и изменениям собачьих пород, о которых свидетельствует ряд египетских памятников, и изменениям наших современных собак. Признаки этого животного в течение неолитического века, как о нем свидетельствует Рютимейер, говорит в пользу мнения Блэнвилля, что наши разновидности произошли от некоей неизвестной и вымершей формы. Но мы не должны забывать, что мы не знаем ничего относительно древности человека в более теплых частях света. Смена различных собак в Швейцарии и Дании приписывается появлению племен-завоевателей, которые приходили со своими собаками; и этот взгляд согласуется с уверенностью, что в разных странах были приручены различные дикие животные из группы собак. Помимо переселения новых людских племен, по широкому распространению бронзы, в состав которой входит олово, мы знаем, что торговля, вероятно, была развита по всей Европе в очень давние времена, и в таком случае, вероятно, происходил также обмен собаками. В настоящее время из дикарей, населяющих центральную Гвиану, индейцы Тарума считаются лучшими дрессировщиками собак; они держат крупную породу, которую променивают другим племенам по высокой цене.

Главный довод в пользу того, что различные породы собак произошли от отдельных диких пород, состоит в сходстве их в различных странах с живущими там же дикими видами. Надо, однако, признаться, что сравнение между диким и домашним животным лишь в немногих случаях делалось с достаточной точностью. Прежде чем входить в подробности, полезно показать, что не существует препятствий a priori для мнения, что было приручено несколько видов собак. Представители семейства собак живут почти по всему свету и некоторые виды довольно близко сходны с некоторыми из наших домашних собак по строению и привычкам. Голтон показал, насколько дикари любят держать и приручать всяких животных. Человек легче всего подчиняет себе общественных животных, а некоторые виды семейства собак охотятся стаями. Стоит заметить, и это относится также и к другим животным, как и к собакам, что в те чрезвычайно давние времена, когда человек впервые являлся в какую-либо страну, животные, живущие там, не должны были чувствовать наследственного и инстинктивного страха перед человеком и вследствие этого должны были приручаться гораздо легче, чем теперь. Например, когда Фалькландские острова были впервые посещены человеком, крупные, похожие на волка, собаки (Canis antarcticus) безбоязненно направились навстречу матросам Байрона, а эти, чтобы спастись, бросились в воду, приняв доверчивость и любопытство собак за свирепость. На одном острове Аральского моря, когда его впервые открыл Бутаков, сайгаки, «обыкновенно очень робкие и осторожные, не убегали от нас, но, напротив, глядели на нас с некоторым любопытством». Далее, на острове Маврикия манати, или морская корова, вначале нисколько не боялась человека, и то же самое повторялось в разных частях света с тюленями и моржом. В другом месте я показал, как медленно приобретают и наследуют туземные птицы некоторых островов спасительный страх перед человеком; на Галапагосском архипелаге я сталкивал ястребов с ветки стволом ружья, а другие птицы садились пить из посудины с водой, которую я держал в руке. Четвероногие и птицы, которых человек редко тревожил, так же не боятся его, как наши английские птицы не боятся коров и лошадей, пасущихся в поле.

Гораздо важнее то соображение, что многие виды семейства собак (как будет показано далее) не обнаруживают сильного отвращения или неспособности к размножению в неволе; а неспособность размножаться в неволе есть одно из самых обычных препятствий к одомашниванию. Наконец, дикари в высшей степени ценят собак, как мы это увидим в главе, посвященной отбору; для них очень полезны даже наполовину ручные животные; североамериканские индейцы скрещивают своих полудиких собак с волками, от чего те становятся еще более дикими, но вместе с тем и более смелыми; гвианские дикари пользуются щенками двух диких видов Canis, которых они ловят и наполовину приручают; то же делают австралийские дикари со щенятами дикого динго. Филипп Кинг сообщил мне, что он раз выучил щенка дикого динго гонять скот и нашел его очень полезным. Из этих соображений мы видим, что нет никаких препятствий принять, что человек в различных странах смог одомашнить различные виды семейства собачьих. Было бы странно, в самом деле, если бы по всему свету был приручен только один вид.

Теперь приступим к подробностям. Точный и остроумный Ричардсон говорит: «Сходство между североамериканскими волками (Canis lupus var. occidentalis) и домашними собаками индейцев настолько велико, что, повидимому, единственное отличие заключается в величине и силе волка. Не раз я принимал стаю волков за собак отряда индейцев; вой животных обоих видов настолько сходен по продолжительности и тону, что даже опытное ухо индейца по временам не может различить их». Он прибавляет, что более северные эскимосские собаки не только крайне похожи по складу и цвету на серых волков полярного круга, но также почти равняются им по величине. Д-р Кэн часто видал в запряжках своих ездовых собак косой разрез глаза (признак, которому некоторые натуралисты придают большое значение), висячий хвост и волчий взгляд. По нраву эскимосские собаки мало отличаются от волков; по словам д-ра Гэйеса, они не привязываются к человеку и настолько дики, что с голоду могут напасть даже на своего хозяина. По словам Кэна, они легко дичают. Они настолько близки к волкам, что часто скрещиваются с ними, и индейцы добывают волчат, «чтобы улучшить породу своих собак». Полукровки от волка и собаки иногда (Lamare-Picquot), хотя и редко, не поддаются приручению; но раньше второго и третьего поколения они не привыкают, как следует. Эти факты показывают, что ослабление плодовитости при скрещивании эскимосской собаки и волка ничтожно или вовсе не наблюдается, ибо иначе волков не употребляли бы для улучшения породы. Д-р Гэйес говорит об этих собаках: «несомненно, это прирученные волки».

В Северной Америке живет еще один волк — луговой волк, или койот (Canis latrans), который теперь всеми натуралистами считается за вид, отдельный от обыкновенного волка; по своим привычкам он, по словам Дж. К. Лорда, в некоторых отношениях занимает середину между волком и лисицей. Сэр Дж. Ричардсон, описывая собаку индейцев, которая во многих отношениях отличается от эскимосской собаки, говорит: «она стоит в том же отношении к луговому волку, как эскимосская собака к большому серому волку». Действительно, он не мог найти никакого определенного отличия между этой собакой и луговым волком; Нотт и Глиддон сообщают дальнейшие подробности, показывающие близкое сходство этих двух животных. Собаки, происходящие из двух указанных первоначальных источников, скрещиваются и между собой, и с дикими волками, по крайней мере, с С. occidentalis и с европейскими собаками. Во Флориде, по словам Бартрама, черная волчья собака индейцев отличается от туземных волков только тем, что лает.

Обратимся к южным частям Нового Света. Колумб нашел две породы собак в Вест-Индии; Фернандес описывает три породы из Мексики; некоторые из этих туземных собак были немы, то-есть не лаяли. Относительно Гвианы было известно со времен Бюффона, что туземцы скрещивают своих собак с одним коренным видом, повидимому, с С. cancrivorus. Сэр Р. Шомбургк, который столь тщательно исследовал эти края, пишет мне: «Я не раз слыхал от аравакских индейцев, живущих у берега моря, что они скрещивают своих собак с одним диким видом, чтобы улучшить породу; мне показывали отдельных собак, которые, несомненно, походили гораздо более на С. cancriovrus, чем на обыкновенную породу. Для домашней надобности индейцы редко держат С. cancrivorus; другой вид диких собак, аи, который я считаю тожественным с Dusicyon silvestris Г. Смита, теперь также не в ходу для охоты у арекунов. Собаки индейцев тарума совершенно другие и похожи на сан-домингскую борзую Бюффона». Из этого видно, что гвианские туземцы частью приручили два коренных вида и продолжают скрещивать своих собак с ними; эти два вида принадлежат к типу, совершенно отличному от североамериканского и европейского волка. Ренггер, тщательный наблюдатель, приводит основание для мнения, что безволосая собака уже была приручена, когда европейцы впервые посетили Америку; некоторые из этих собак в Парагвае еще не лают и, по словам Чуди, в Кордильерах страдают от холода. Но эта голая собака совершенно отлична от той, которая найдена в древних перуанских могильниках и описана Чуди под именем Canis ingae, как выносливая к холоду и умеющая лаять. Неизвестно, происходят ли эти две различных породы собак от туземных видов; можно, пожалуй, рассуждать, что когда человек впервые переселился в Америку, он с азиатского материка взял с собою собак, не умевших лаять; но это мнение не кажется вероятным, так как туземцы, как мы уже видели, на своем пути с севера приручили по крайней мере два североамериканских вида из семейства собак.

Обращаясь к Старому Свету мы видим, что некоторые европейские собаки очень сходны с волком; так, овчарка венгерских равнин, белая или рыжевато-бурая, с острым носом, короткими стоячими ушами, мохнатой шерстью и пушистым хвостом, до такой степени похожа на волка, что, по словам Пэджета, который дает это описание, ему известны случаи, когда венгерцы принимали волка за одну из своих собак. Джейттелес также отмечает близкое сходство венгерской собаки и волка. Овчарки в Италии в древности, вероятно, были очень похожи на волков, так как Колумелла (VII, 12) советует держать белых собак прибавляя: «pastor album probat, ne pro lupo canem feriat»*. Известно много рассказов, что собаки и волки скрещивались на свободе, и Плиний утверждает, что галлы привязывали своих сук в лесах для скрещивания с волками. Европейский волк несколько отличается от североамериканского, и многие натуралисты считают его отдельным видом. Обыкновенный волк Индии, в свою очередь, считается некоторыми за третий вид, и здесь опять мы находим определенное сходство между собаками-париями некоторых местностей Индии и индийским волком.

Относительно шакалов Изидор Жоффруа Сент-Илер говорит, что нельзя указать ни одного постоянного различия в строении между ними и более мелкими расами собак. Они сходны и по привычкам; ручные шакалы, когда их подзывает хозяин, виляют хвостом, лижут руки, припадают к земле и перевертываются на спину; они нюхают под хвостом у других собак и испражняют мочу вбок; они катаются по падали или по трупам животных, которых убили; в возбужденном состоянии они бегают кругами или описывают восьмерку, держа хвост между ногами. Ряд превосходных натуралистов, от времен Гюльденштедта и до Эренберга, Гемприха и Кречмера, высказывались в самых определенных выражениях относительно сходства полудомашних собак Азии и Египта с шакалами. Нордманн, например, говорит: «собаки Абхазии изумительно похожи на шакалов». Эренберг утверждает, что диким исходным типом собак Нижнего Египта и некоторых собак, сохраненных в виде мумий, является один местный вид волка (С. lupaster); в то же время домашние собаки Нубии и некоторые другие мумии собак ближайшим образом сродны с одним диким видом этой страны, именно Canis sabbar, который есть лишь одна из форм обыкновенного шакала. Паллас уверяет, что на востоке шакалы и собаки иногда скрещиваются на свободе, и подобный случай известен из Алжира. Большая часть натуралистов разделяют шакалов Азии и Африки на несколько видов, но некоторые соединяют всех их в один вид.

Я могу прибавить, что домашние собаки с гвинейского берега похожи на лисиц и немы. На восточном берегу Африки, между 4° и 6° южной широты, в десяти днях пути от берега, как сообщил мне преп. Эргардт, держат полудомашнюю собаку, которая, по уверениям туземцев, произошла от подобного ей дикого животного. Лихтенштейн говорит, что собаки бушменов представляют поразительное сходство с C. mesomelas южной Африки даже по окраске (за исключением черной полосы на спине). Э. Лейярд сообщил мне, что он видел кафрскую собаку, очень похожую на эскимосскую. В Австралии динго водится и в домашнем и в диком состоянии; хотя это животное, может быть, первоначально было ввезено человеком, но его надо считать почти эндемической формой, потому что остатки его находили вместе с остатками вымерших животных и в таком же состоянии сохранности, так что ввезен был динго, во всяком случае, очень давно.

Это сходство полудомашних собак в разных странах с дикими видами, которые еще живут там же, легкость, с которой они часто скрещиваются между собою, высокая ценность даже полуприрученных животных в глазах дикарей, и другие отмеченные раньше обстоятельства, способствующие их приручению,— все это делает весьма вероятным, что домашние собаки, сколько их есть на свете, произошли от двух хорошо разграниченных видов волка (именно С. lupus и С. latrans), еще от двух или трех сомнительных видов (именно европейского, индийского и североафриканскрго волка), по крайней мере, от одного или двух южноамериканских видов собак, от нескольких рас или видов шакала и, быть может, от одного или нескольких вымерших видов. Хотя возможно или даже вероятно, что домашние собаки, ввезенные в какую либо страну и размножавшиеся там в течение многих поколений, могут приобрести некоторые признаки местных представителей семейства собак; однако мы едва ли можем этим объяснить, что ввезенные собаки в одной и той же стране могли дать начало двум породам, сходным с двумя коренными местными видами, как это имеет место в Гвиане и в Северной Америке.

Против взгляда, что несколько видов собак были приручены в древности, нельзя выставлять возражением трудность приручения этих животных; факты, сюда относящиеся, были уже приведены; я могу еще прибавить, что Годсон приручал щенков индийского Canis primaevus и они были столь же восприимчивы к ласкам и выказывали столько же ума, как любая охотничья собака в том же возрасте. Мы уже видели и увидим далее, что нет большой разницы в привычках между домашними собаками североамериканских индейцев и волками той страны, или между восточными собаками-париями и шакалами, или между собаками, одичавшими в разных местностях, и некоторыми естественными видами этого семейства. Впрочем, привычка лаять, общая почти всем домашним собакам, составляет исключение: она не свойственна ни одному виду семейства в естественном состоянии, хотя меня и уверяли, что североамериканский Canis latrans издает крик, очень похожий на лай. Но привычка лаять быстро теряется собаками, когда они дичают, и быстро приобретается вновь, когда они возвращаются в домашнее состояние. Как пример часто приводят диких собак с острова Хуан Фернандес, которые утратили способность лаять, и есть основание думать, что немота наступила в течение тридцати трех лет; но собаки, которых взял с этого острова Уллоа, медленно приобрели снова привычку лаять. Собаки с реки Мэкензи, типа Canis latrans, когда их привезли в Англию, так и не выучились лаять, как следует; но собака этой породы, рожденная в зоологическом саду, «лаяла так же громко, как всякая другая собака такого же возраста и величины». По словам профессора Нильсона, волченок, вскормленный сукою, лает. У Жоффруа Сент-Илера был шакал, который лаял тем же голосом, как любая простая собака. Интересные сведения сообщил Дж. Клэрк о собаках, одичавших на острове Хуан де Нова, в Индийском океане: они совершенно потеряли способность лаять, не имеют склонности к обществу других собак, и голос не вернулся к ним и после нескольких месяцев неволи. На острове они «собираются большими стаями, и ловят морских птиц так же ловко, как и лисицы». Одичавшие собаки Ла-Платы не потеряли голоса; они крупного роста, охотятся в одиночку или стаями и роют норы для своего потомства. По этим привычкам одичавшие собаки Ла-Платы похожи на волков и шакалов; те также охотятся в одиночку или стаями и роют норы. Эти одичавшие собаки на Хуан Фернандес, Хуан де Нова или в Ла-Плате не сделались одной масти. По описанию Пеппига, на Кубе почти все одичалые собаки мышиного

цвета, с короткими ушами и светлоголубыми глазами. На Сан-Доминго, по словам полк. Гам. Смита, одичалые собаки очень крупны, как борзые, одноцветной бледноголубовато-пепельной масти, с меленькими ушами и большими светлокарими глазами. Даже и дикий динго, хотя он так давно натурализовался в Австралии, «значительно меняется в окраске», как сообщил мне П. П. Кинг; полукровный гибрид динго, выкормленный в Англии, выказывал желание рыть норы.

Из различных приведенных фактов мы видим, что возврат в дикое состояние не дает ука.заний на окраску или величину коренного родоначальника. Впрочем, одно время я надеялся, что один факт, касающийся окраски домашних собак, может пролить некоторый свет на их происхождение; его стоит привести, как пример того, что окраска следует известным законам даже у животных, столь издавна и совершенно одомашненных, как собака. У черных собак с желтоватыми ногами, какой бы породы они ни были, почти всегда есть желтоватое пятно у верхнего и внутреннего угла каждого глаза, и обыкновенно и губы окрашены так же. Я видел только два исключения из этого правила, именно одного пуделя и одного терьера. У собак светлобурого цвета часто есть более светлое желтовато-бурое надглазное пятно; иногда это пятно белое, а у одного метиса терьера пятно было черное. М-р Уэринг любезно исследовал для меня в Саффольке псарню из 15 борзых; одиннадцать из них были черные, или черные с белым, или рябые, и у этих не было надглазных пятен; три собаки были рыжие и одна аспидно-голубоватая, и у этих четырех были темные пятна над глазами. Хотя, таким образом, эти пятна иногда разнятся по окраске, в них наблюдается сильная склонность к желтоватому цвету; так, например. я видел четырех пуделей, одного сеттера, двух йоркширских овчарок, большую дворняжку и несколько лисогонов, окрашенных в белый с черным цвет, без следа желтоватой окраски, за исключением пятен над глазами и иногда легкой желтизны на ногах. Эти случаи и многие другие ясно показывают, что окраска ног и надглазные пятна находятся в каком-то соотношении. Я наблюдал в различных породах всевозможные градации, от желтоватой окраски всей морды до полного кольца кругом глаз и до маленького пятнышка над верхним и внутренним углом глаза. Пятна эти были найдены у разных подпород терьера и пуделя; у сеттеров; у всевозможных гончих, в том числе у похожей на таксу немецкой барсучьей собаки; у овчарок; у одного гибрида, у которого ни один из родителей не имел этих пятен; у одного чистокровного бульдога, хотя пятна в этом случае были почти белые, и у борзых, хотя борзые черные с желтым чрезвычайно редки; тем не менее, г. Уорвик уверял меня, что такая собака была на Каледонских садках в апреле 1860 года и была «совсем такого же цвета, как черный с подпалинами терьер». Эта собака, или другая точно такого цвета, была на садках Scottish National Club 21 марта 1865 года, и м-р Ч. М. Браун сообщил мне, что в этом случае «не было причины ни с отцовской, ни с материнской стороны ожидать появления этой необычной окраски». М-р Суинго по моей просьбе обратил внимание на собак в Китае, именно в Амое, и вскоре заметил бурую собаку с желтыми пятнами над глазами. Полковник Смит дал рисунок великолепной черной тибетской меделянки с желтоватой полосою над глазами, на ногах и на скулах; что еще замечательнее, алько, туземная домашняя собака из Мексики, на рисунке Смита изображена черной с белым, с узкими желтоватыми кольцами вокруг глаз; на собачьей выставке в Лондоне, в мае 1863 года, была так называемая лесная собака из северо-западной Мексики; у нее были бледные желтоватые пятна над глазами. Нахождение этих желтоватых пятен у собак таких крайне различных пород, живущих в различных частях света, делает этот факт в высшей степени замечательным.

Позднее, особенно в главе о голубях, мы увидим, что цветные отметины упорно наследуются и что они часто помогают нам в отыскании первичных форм наших домашних рас. Поэтому, если бы у какого-нибудь дикого вида семейства собак были ясно выраженные желтоватые пятна над глазами, можно было бы утверждать, что это есть прародительская форма почти всех наших домашних рас. Но, просмотрев много раскрашенных рисунков и всю коллекцию шкур в Британском музее, я не нашел ни одного вида с такими отметинами. Без сомнения, так мог быть окрашен какой-либо вымерший вид. С другой стороны, при просмотре различных видов обнаруживается довольно ясное соотношение между желтоватой окраской ног и морды, реже между черными ногами и черной мордой, и это общее правило окраски объясняет до известной степени вышеприведенные случаи соотношения между надглазными пятнами и окраской ног. Кроме того, у некоторых

шакалов и лисиц есть следы белого кольца вокруг глаза, как у С. mesomelas, С. aureus и (судя по рисунку полковника Г. Смита) у С. alopex и С. thaleb. У других видов есть след черной линии над углами глаза, как у С. variegatus, cinereo-variegatus, fulvus и у дикого динго. Отсюда я склонен заключить, что склонность к появлению желтоватых пятен над глазами у различных пород собак аналогична случаю, который наблюдал Демаре (Desmarest), именно, что если белая окраска появляется где-либо у собаки, то и кончик хвоста всегда белеет, «так что напоминает пятно того же цвета на конце хвоста, которое характеризует большинство диких видов семейства собак». Однако это правило, как мне сообщил м-р Джесе, не безусловно постоянно.

Возражали, что наши домашние собаки не могут происходить от волков или шакалов, ибо продолжительность беременности у них различна. Предполагаемое различие основывается на показаниях Бюффона, Жилибера, Бехштейна и др.; но теперь известно, что эти показание ошибочны; найдено, что продолжительность беременности у волка, шакала и собаки настолько близко совпадает, как только можно было ожидать, ибо она всегда до некоторой степени изменчива.

Тессье, внимательно исследовавший этот вопрос, допускает во времени беременности у собак разницу в четыре дня. Преп. У. Д. Фокс сообщил мне три тщательно зарегистрированных случая для ищеек, где суку только раз припускали к кобелю; не считая этого дня, но считая день родов, беременность длилась пятьдесят девять, шестьдесят два и шестьдесят семь дней. Средняя продолжительность получается, таким образом, в шестьдесят три дня, но Беллинджери утверждает, что это приложимо только к крупным собакам, а у мелких рас беременность длится от шестидесяти до шестидесяти трех дней; м-р Эйтои из Эйтона, хороший знаток собак, также собщил мне, что беременность вообще длится дольше у крупных собак, чем у мелких. Ф. Кювье указывал, что шакала не стали бы приручать из-за противного запаха; однако дикари в этим отношении неприхотливы. Притом сила запаха различна у разных пород шакала; полк. Смит устанавливает особое подразделение этой группы, общий признак которого — отсутствие противного запаха. С другой стороны, и собаки, например, гладкие и косматые терьеры, сильно разнятся в этом отношении, и Тодрон утверждает, что безволосая так называемая турецкая собака пахнет сильнее других собак. Изидор Жоффруа Ст.-Илер вызвал у собаки появление такого же запаха, как у шакала, кормя ее сырым мясом.

Мнение, что наши собаки произошли от волков, шакалов, южноамериканских диких собак и других видов, наводит на мысль о гораздо более важном затруднении. Судя по очень распространенной аналогии, эти животные в свободном состоянии должны быть до известной степени бесплодны при скрещивании; это бесплодие будет считаться почти неизбежным всеми, кто считает уменьшение плодовитости при скрещивании за безошибочный признак видовой самостоятельности. Во всяком случае, в тех странах, где эти животные живут вместе, они не смешиваются. Напротив, все домашние собаки, которые здесь считаются происшедшими от различных видов, при взаимном скрещивании, плодовиты, насколько это известно. Впрочем, по справедливому замечанию Брока, плодовитость последующих поколений никогда не была прослежена для помесей собак с тою точностью, какая считается необходимой при скрещивании видов. Вот немногие факты, приводящие к заключению, что половая склонность и воспроизводительная способность оказываются при скрещивании различными у разных рас (не говоря о том, что разница в величине может затруднить оплодотворение). Мексиканский алько, повидимому, не любит других собак; впрочем, может быть, это и не есть чисто половое чувство; в Парагвае безволосая местная собака, по Ренггеру, менее охотно скрещивается с европейскими расами, чем эти между собою; шпиц в Германии, как говорят, охотнее допускает к себе лису, чем другие собаки; д-р Ходкин (Hodgkin) сообщил, что самка динго в Англии привлекала диких лисиц-самцов. Если можно полагаться на эти сведения, то они доказывают существование известной степени полового различия между породами собак. Все же остается фактом, что наши домашние собаки, при всем их различии по внешнему виду, гораздо более плодовиты при скрещивании, чем мы могли бы ожидать от предполагаемых диких прародителей их. Паллас предполагает, что продолжительность домашнего состояния устраняет то бесплодие, которое обнаружилось бы у недавно пойманных прародительских видов; определенных фактов в подтверждение этой гипотезы нет, но данные в пользу происхождения наших домашних собак от нескольких диких прародителей кажутся мне настолько убедительными, что я (независимо от данных, доставляемых другими прирученными животными) склонен допустить верность этой гипотезы.

Существует и другое подобное затруднение, вытекающее из теории происхождения наших собак от нескольких диких видов — именно то, что наши собаки, повидимому, не вполне плодовиты, при скрещивании их с предполагаемыми родичами. Но опытов никогда не ставили как следует; например, венгерскую собаку, которая по внешенему виду так похожа на европейского волка, следовало бы и скрестить с этим волком, индийскую собаку-парию — с индийскими волками и шакалами, и подобным же образом поступить в других случаях. Что при скрещивании между некоторыми собаками и волками и другими видами семейства собак бесплодие весьма незначительно, явствует из того, что дикари берут на себя труд скрещивать их. От волка и собаки Бюффон получил четыре последовательных поколения, и гибриды были совершенно плодовиты между собою. Позднее Флуранс положительно утверждал, на основании своих многочисленных опытов, что гибриды от волка и собаки при скрещивании между собою становятся бесплодны в третьем поколении, а гибриды от шакала и собаки — в четвертом поколении. Однако у Флуранса животные содержались в тесном помещении, а заключение, как мы увидим в одной из следующих глав, делает многих диких животных до некоторой степени или даже совсем бесплодными. Динго, который легко плодится с нашими привозными собаками в Австралии, не плодился в парижском Jardin des Plantes, несмотря на повторные скрещивания. Несколько гончих, привезенных майором Денгэмом из центральной Африи, так и не плодились в лондонском Тауэре; такая наклонность к бесплодию может быть передана и гибриду от дикого животного. Кроме того, в опытах Флуранса гибриды, повидимому, скрещивались в близком родстве в течение трех — четырех поколений, а это, наверное, повышает наклонность к бесплодию. Несколько лет тому назад я видел в лондонском зоологическом саду самку гибрида от английской собаки и шакала; уже в первом поколении она была настолько бесплодна, что, по словам сторожа, течка у нее не вполне проявлялась; впрочем, это случай, несомненно, исключительный, так как известно много случаев получения плодовитых гибридов от этих двух животных. Почти во всех опытах скрещивания животных есть столько оснований к сомнению, что в высшей степени трудно придти к какому-либо положительному выводу. Во всяком случае, повидимому, те, кто считает наших собак происшедшими от нескольких видов, должны допустить, что потомство этих видов после долгого пребывания в домашнем состоянии обыкновенно теряет склонность к появлению бесплодия при взаимном скрещивании, но что между известными породами собак и некоторыми из их предполагаемых диких прародителей удержалась или даже появилась известная степень бесплодия. Несмотря на затруднения относительно плодовитости у гибридов, приведенные в двух последних параграфах, получается сильный перевес данных за происхождение наших собак от нескольких видов, если мы отвергнем предположение, что человек обратил в домашнее состояние во всем свете лишь один единственный вид из столь широко распространенной, легко приручаемой и полезной группы, как семейство собак, если мы примем во внимание глубокую древность различных пород, а в особенности, если мы взвесим близкое сходство и в строении и в привычках между домашними собаками разных стран и дикими видами, которые и теперь живут в тех же странах.

Различия между разными породами собак. Если разные породы произошли от разных диких предков, то их различие, очевидно, может быть частью объяснено различием их прародительских видов. Например, склад борзой можно частью объяснить происхождением от какого-нибудь животного в роде стройного, с вытянутой мордой, абиссинского Canis simensis; склад более крупных собак можно объяснить происхождением от крупных волков, а склад более мелких и слабых — происхождением от шакалов; таким путем мы в состоянии, может быть, объяснить некоторые различия в строении и отношении к климату. Но было бы большой ошибкой предполагать, что к этому не прибавилось еще и значительное изменение. Скрещивание между собою различных первоначальных диких видов и, позднее, образовавшихся рас, вероятно, увеличило общее число пород и, как мы сейчас увидим, сильно изменило некоторые из них. Но мы не можем объяснить скрещиванием происхождение таких крайних форм, как чистокровные борзые, кровяные гончие, бульдоги, мальбруги, терьеры, мопсы и пр., если только не предположить, что формы с такими же или более резкими особенностями некогда существовали на свободе. Но едва ли кто имел смелость предположить, чтобы такие неестественные формы когда-либо существовали или могли существовать в диком состоянии. При сравнении со всеми известными представителями семейства собак они обнаруживают свое иное и ненормальное происхождение. Не известно ни одного случая, чтобы такие собаки, как кровяная гончая, пудель, настоящая борзая были у дикарей; они — продукт долгой цивилизации.

Число пород и подпород собак велико; Юэтт, например, описывает двенадцать сортов гончих. Я не стану пытаться перечислять или описывать разновидности, ибо мы не можем определить, насколько различие их объясняется изменением и насколько происхождением от различных коренных видов. Но о некоторых различиях следует упомянуть вкратце. Начнем с черепа. Кювье признает, что в форме его различия «сильнее, чем между какими бы то ни было видами одного естественного рода». Пропорции отдельных костей; изгиб нижней челюсти; положение сочленовных мыщелков их относительно плоскости, в которой находятся зубы (на чем Ф. Кювье основывает свою классификацию), а у меделянок и форма задней ветви нижней челюсти; очертания скуловой дуги и височных ям; положение затылка — все это подлежит значительным изменениям.

Различие в величине мозга у собак, принадлежащих к крупным и мелким породам, есть «нечто изумительное». «У некоторых собак мозг высокий и округлый, у других низкий, длинный и узкий спереди». В последнем случае «обонятельные доли видны приблизительно наполовину их длины, если смотреть сверху; но у других пород они совершенно прикрыты полушариями». Собака имеет нормально шесть пар коренных зубов в верхней челюсти и семь пар в нижней, но различные натуралисты нередко находили лишнюю пару в верхней челюсти, а проф. Жерве говорит, что встречаются собаки, у которых «семь пар верхних и восемь пар нижних коренных зубов». Блэнвилль сообщил подробные сведения о частоте этих уклонений в количестве зубов и показал, что добавочным бывает не всегда один и тот же зуб. У короткомордых рас, по Г. Мюллеру, коренные зубы расположены косо, тогда как у длинномордых рас они лежат продольно и разделены промежутками. У голой, так называемой египетской или турецкой собаки, зубы чрезвычайно недоразвиты, иногда бывает всего только по одному коренному с каждой стороны; впрочем, этот признак, хотя характерный для породы, должен считаться уродством. Жирар, повидимому, основательно изучавший этот предмет, говорит, что срок появления постоянных зубов разнится у разных собак и у крупных эти зубы появляются раньше; так, у меделянки постоянные зубы появляются в четыре-пять месяцев, а у пуделя это время растягивается иногда больше чем на семь или восемь месяцев. Напротив, мелкие собаки достигают зрелости в год, и в это время самки находятся в детском возрасте, и им нужно вдвое больше времени, чтобы вполне сложиться.

Из более мелких различий следует указать немногое. Изидор Жоффруа Сент-Илер показал относительно роста, что длина тела у некоторых собак (не считая хвоста) в шесть раз больше, чем у других, и что отношение высоты к длине тела колеблется между отношением одного к двум и одного почти к четырем. У шотландской оленьей собаки наблюдается замечательное и поразительное различие в росте самца и самки. Изменения величины ушей у разных пород известны всякому, а с увеличением их атрофируются принадлежащие им мышцы. У некоторых пород собак описывается глубокая борозда между ноздрями и губами. По Ф. Кювье, у которого заимствованы и два последних указания, число хвостовых позвонков изменчиво; у английской гуртовой собаки и у некоторых овчарок хвоста почти вовсе нет. Число сосков изменяется от семи до десяти; Добантон, исследовав двадцать одну собаку, нашел у восьми штук по пяти сосков с каждой стороны, еще у восьми по четыре соска, а у остальных число сосков по обеим сторонам было неодинаково. Пальцев у собак пять на передней и четыре на задней ноге, но часто появляется добавочный пятый палец; Ф. Кювье говорит, что когда на задней ноге есть пятый палец, то развивается четвертая клиновидная кость плюсны; в этом случае иногда большая клиновидная кость лежит выше и дает на внутренней стороне большую сочленовную поверхность для таранной кости; таким образом, даже относительное расположение костей, самый постоянный из всех признаков, изменяется. Впрочем, эти изменения в ногах собак не имеют важного значения, так как должны быть отнесены к уродствам, как это показал Блэнвилль. Тем не менее, они интересны по своему соотношению с величиной тела, так как встречаются гораздо чаще у меделянок и других крупных пород, чем у мелких собак. Однако в этом отношении иногда наблюдается разница между близко родст-венными разновидностями, так, по словам Гедеона, хласская разновидность тибетской меделянки, черная с желтым, имеет пятый палец, а у мустанговой подразновидности нет этого признака. Степень развития перепонок между пальцами сильно изменчива; к этому мы еще вернемся. Различия между разными породами в остроте чувств, в характере, в наследственно передающихся привычках известны всякому. Существуют и иные различия физиологического характера; пульс, как говорит Юэтт, «существенно меняется в соответствии с породой и ростом животного». Различные породы собак подвержены разным болезням в неодинаковой степени. К различным климатам, в которых собаки долго существовали, они, несомненно, приспособились. Хорошо известно, что в Индии большинство лучших европейских пород вырождается. Преп. Р. Эверест полагает, что никому не удавалось долго продержать живьем ньюфаундлендскую собаку в Индии; то же, по словам Лихтенштейна, справедливо и для мыса Доброй Надежды. Тибетская меделянка вырождается в равнинах Индии и может жить только в горах. Ллойд говорит, что наши кровяные собаки и бульдоги, как оказалось из опыта, не выдерживают холода лесов северной Европы.

Зная, сколь многими признаками отличаются друг от друга породы собак, имея в виду слова Кювье, что черепа собак разнятся более, чем у видов любого естественного рода, и принимая во внимание, насколько сходны кости волков, шакалов, лисиц и других видов собачьих, нельзя не удивляться постоянно повторяемому утверждению, что породы собак не разнятся между собою ни в одном важном признаке.

В высшей степени компетентный судья в этом деле, проф. Жерве, признает, что «если относиться без критики к изменениям, которым подвержен каждый из этих органов, то можно было бы думать, что между домашним:и собаками различия крупнее, чем наблюдаемые в других случаях между видами и даже родами». Некоторые из перечисленных отличий сравнительно маловажны в одном отношении: они не характерны для отдельных пород; никто не указывал, чтобы к характерным для пород признакам принадлежали добавочные коренные зубы или число сосков; однако добавочный палец обыкновенно есть у меделянок, а некоторые из более важных отличий в черепе и нижней челюсти более или менее характерны для разных пород. Но мы не должны забывать, что всесильный отбор не применялся ни в одном из этих случаев; изменчивость в важных частях имеется, но различия не фиксированы отбором. Человек заботится о формах и резвости борзых, о росте своих меделянок, прежде заботился о силе челюстей у бульдогов и т. д., но ему дела нет до числа коренных зубов, или сосков, или пальцев; в то же время мы не имеем сведений о том, чтобы различия в этих органах соответствовали или были обязаны своим появлением различиям в других частях тела, которые для человека важны. Тот, кто внимательно изучал отбор, согласится, что, раз природой дана изменчивость, человек, если бы ему было угодно, мог бы также наверняка упрочить пятый палец на задних ногах некоторых пород собак, как и на ногах доркингских кур; человек, вероятно, также мог бы упрочить, но с гораздо большим трудом, по добавочной паре коренных зубов в каждой челюсти, таким же образом, как он дал добавочные рога некоторым породам овец; если бы человек захотел произвести беззубую породу собак, имея для этого в качестве материала так называемую турецкую собаку, с ее недоразвитыми зубами, он, вероятно, мог бы это сделать, как ему удалось создать безрогие породы скота и овец.

Относительно прямых причин и последовательных ступеней столь великой разницы, образовавшейся между различными расами собак, наше неведение глубоко, как и в большинстве подобных случаев. Часть различий в строении и отправлениях мы можем приписать наследованию от различных диких форм, то-есть изменениям, происшедшим под влиянием природных условий, до одомашнения. Кое-что мы должны приписать скрещиванию различных домашних и естественных форм. Впрочем, к скрещиванию рас я возвращусь далее. Мы уже знаем, как часто дикари скрещивают своих собак с дикими туземными видам; у Пеннанта есть любопытный рассказ о том, что Фочэберс, в Шотландии, «изобиловал массою собак самого волчьего вида», от одного гибрида волка, завезенного в эту местность.

Климат, повидимому, до известной степени оказывает непосредственное действие на формы собак. Мы уже видели, что некоторые из английских пород не могут жить в Индии; положительно утверждают, что там через несколько поколений они вырождаются не только по своим психическим свойствам, но и по сложению. Капитан Уильямсон, основательно изучивший этот предмет, говорит: «у гончих упадок наступает всего быстрее», «борзые и пойнтеры также быстро приходят в упадок». Но пудели и по прошествии восьми-девяти поколений, без скрещивания с вновь привезенными из Европы, столь же хороши, как их предки. Д-р Фоокнер сообщил мне, что бульдоги, которые сначала хватали даже слона за хобот, через два или три поколения не только отстают в храбрости и свирепости, но утрачивают и выдающуюся форму нижней челюсти; морда у них становится тоньше и все тело легче. В Индии привозные английские собаки представляют такую ценность, что, по всей вероятности, принимаются должные меры, чтобы помешать скрещиванию с туземными собаками; следовательно, ухудшение это нельзя приписать скрещиванию. Преп. Р. Эверест сообщил мне, что он добыл пару сеттеров, рожденных в Индии; они были совершенно похожи на своих родителей из Шотландии; от этой пары Эверест имел в Дели несколько пометов; он принимал самые строгие меры предосторожности против скрещивания, но ему ни разу не удалось получить хоть одного щенка, сходного с родителями по росту и складу, хотя это было всего второе поколение, рожденное в Индии; ноздри были всегда более стянуты, рыло острее, рост меньше и ноги слабее. Также и на Гвинейском берегу, по словам Босмана, собаки «изменяются странным образом, уши становятся длинными и торчат как у лисиц, к которым эти собаки приближаются и по окраске, так что в три-четыре года они вырождаются в пребезобразное существо; лай в три-четыре поколения переходит в вой». Эта замечательная склонность европейских собак к быстрому ухудшению под влиянием климата Индии и Африки в значительной мере может быть объяснена возвратом к первобытному состоянию; как мы увидим позднее, оно замечается у многих животных, раз нормальные условия жизни их как-либо нарушены.

Некоторые из особенностей, характерных для разных пород собак, вероятно, возникли внезапно и, хотя они и строго наследуются, могут быть названы уродствами; таковы, например, форма ног и тела у европейской индийской таксы, форма головы и выдающаяся нижняя челюсть у бульдога и мопса, которые сходны в этом отношении и столь несходны во всех других. Внезапно возникшая особенность, которую, следовательно, в известном смысле можно назвать уродливостью, может, однако, быть усилена и закреплена отбором со стороны человека. Мы едва ли можем сомневаться в том, что продолжительная дрессировка в известном направлении, например, борзой для ловли зайцев, водолаза для плавания, и отсутствие упражнения, например, у комнатных собачек, могли оказать известное прямое воздействие настроение и инстинкты. Но мы вскоре увидим, что наиболее могущественной причиной изменений был, вероятно, отбор мелких индивидуальных различий, как методический, так и бессознательный: эта последняя форма отбора получается благодаря случайному сохранению в течение сотен поколений таких особей собак, которые были наиболее полезны человеку для известных целей и при известных условиях существования. В одной из следующих глав, посвященной отбору, будет показано, что даже дикари внимательно следят за качеством своих собак. Этому бессознательному отбору со стороны человека, вероятно, некоторым образом помогает естественный отбор, так как собаки дикарей должны частью сами отыскивать себе пропитание; в Австралии, например, по рассказу Найнда, нужда заставляет иногда собак покидать своих хозяев и отправляться на промысел для себя; однако через несколько дней собаки обыкновенно возращаются. И мы можем заключить, что при различных условиях существования — на открытых бесплодных равнинах, где приходится догонять добычу, или на каменистом берегу моря, где приходится кормиться крабами и рыбой, оставшимися в лужах прилива, как это делают собаки дикарей на Новой Гвинее и Огненной Земле — наилучшим образом выдерживают собаки различного склада, роста и привычек. На Огненной Земле, как мне сообщил м-р Бриджес, проводник миссии, собаки перевертывают на морском берегу камни, чтобы ловить скрывающихся под ними ракообразных; они «настолько сообразительны, что умеют сбить ракушку одним ударом», ибо если это не удалось, ракушка, как известно, присасывается к камню с почти непреодолимой силой.

Как уже было сказано, степень развития перепонки между пальцами у собак различна. У собак ньюфаундлендской породы, которые особенно охотно идут в воду, перепонки, по Изидору Жоффруа Сент-Илеру, простираются на третий сустав пальцев; у обыкновенных собак перепонки простираются только на второй сустав. У двух ньюфаундлендских собак, которых я исследовал лично, край перепонки, если рассматривать растопыренные пальцы снизу, шел почти по прямой линии между наружными краями мякоти на пальцах; у двух терьеров разных подпород перепонка, если ее рассматривать таким же образом, представлялась глубоко вырезанной. В Канаде есть одна порода собак, свойственная этой стране и обыкновенная там; у нее «лапы полуперепончатые, и она любит воду». У английских выдровых собак лапы, как говорят, с перепонками; один мой приятель исследовал для меня лапы собак этой породы и сравнил их с лапами нескольких ищеек и кровяных гончих; оказалось, что величина перепонки изменчива у всех, но у выдровых собак они сильнее развиты, чем у остальных. Так как водяные животные, принадлежащие к совершенно различным отрядам, имеют перепончатые ноги, то не может быть сомнения, что такое устройство будет полезно собакам, которые часто лазят в воду. Мы можем с уверенностью сказать, что никто никогда не отбирал водяных собак по степени развития перепонки между пальцами; но человек сохраняет и оставляет на племя те особи, которые лучше преследуют добычу в воде или лучше отыскивают в воде раненую дичь, и таким образом бессознательно отбирает собак, у которых перепонки на ногах развиты несколько сильнее. Действие упражнения от частого растопыривания пальцев будет также содействовать такому результату. Поступая таким образом, человек вполне подражает естественному отбору. Отличный пример того же процесса мы находим в Северной Америке, где, по словам сэра Дж. Ричардсона, у всех волков, лисиц и местных домашних собак лапы шире, чем у соответствующих видов Старого Света и «хорошо рассчитаны для бега по снегу». В этих арктических странах жизнь или смерть названных животных должна часто зависеть от успешной охоты по мягкому снегу, а это будет отчасти зависеть от ширины лап; однако лапы не должны быть настолько широки, чтобы мешать подвижности животного при беге по грязной почве, или рытью нор, или какой-либо другой необходимой привычке.

Так как изменения домашних пород, весьма медленные, незаметны в какой-либо отдельный данный момент — зависят ли они от отбора личных изменений или от скрещивания — и очень важны тем, что позволяют понять происхождение наших пород, выведенных в домашнем состоянии, и притом косвенным образом уясняют изменения, производимые естественными условиями, то я сообщу подробно те случаи, сведения о которых я мог собрать. Лоренс, который специально изучал историю лисогонов, писал в 1829 году, что за восемьдесят или девяносто лет перед тем «совершенно новый лисогон возник благодаря искусству заводчиков»: уши старой южной гончей стали меньше, костяк и все тело легче, поясничная область удлинилась, и рост несколько прибавился. Думают, что это было достигнуто скрещиванием с борзою. Относительно этой последней Юэтт, вообще осторожный в своих показаниях, говорит, что борзая в течение последних пятидесяти лет, то-есть пред началом девятнадцатого столетия, «приняла вид, несколько отличный от прежнего. Она теперь обладает прекрасной соразмерностью в формах, чем она прежде не могла похвалиться, и получила еще большую быстроту бега, чем раньше. Она уже не употребляется для травли оленя, но соперничает с другими породами в быстроте бега на коротких дистанциях». Один опытный писатель полагает, что наши английские борзые суть постепенно улучшенные потомки крупных лохматых борзых, которые были в Шотландии еще в третьем веке. Подозревалось скрещивание в давние времена с итальянской борзою, но это, повидимому, мало вероятно ввиду слабости этой последней породы. Лорд Орфорд, как это известно в точности, скрестил своих знаменитых борзых, утративших было злобность, с бульдогом; эта последняя порода была избрана по ошибочному предположению, что у нее нет чутья; «после шестого или седьмого поколения,— говорит Юэтт,— уже и следа не было от склада бульдога, но его смелость и неукротимое упорство остались».

Из сравнения старинного рисунка кинг-чарльзов с ныне живущими Юэтт заключает, что «современная порода существенно изменилась к худшему»: морда стала короче, лоб выпуклее и глаза больше; здесь изменения произошли, вероятно, благодаря одному отбору. Сеттер, как говорит тот же автор в другом месте, «есть, очевидно, крупный пудель, улучшенный до своих современных размеров и красоты и приученный к иной манере указывать дичь. Если бы этого не показывала с достаточной убедительностью форма собаки, мы могли бы обратиться к истории». Юэтт далее приводит один документ относительно этого вопроса, помеченный 1865 годом, и прибавляет, что чистый ирландский сеттер не обнаруживает и следов скрещивания с пойнтером, как это предполагают некоторые авторы относительно английского сеттера. Бульдог представляет собой английскую породу и, как сообщил мне м-р Дж. Р. Джесс, невидимому, произошел от меделянки во времена Шекспира; в 1631 году бульдог, несомненно, существовал, что видно из писем Прествик Итона. Нет сомнения, что содержимые лишь ради курьеза теперешние бульдоги значительно убавились в росте, без всякого определенного стремления к тому со стороны заводчиков, в связи с тем, что их не употребляют теперь для травли быков. Наши пойнтеры, несомненно, произошли от какой-то испанской породы, как показывают и их теперешние клички — Дон, Понто, Карлос и пр.; говорят, что пойнтеры не были известны в Англии до революции 1688 года; со времени своего появления в Англии эта порода сильно изменилась, так как м-р Борроу, охотник и хороший знаток Испании, сообщил мне, что он не видал в этой стране никакой породы, «соответствующей по складу английскому пойнтеру, но около Хереса есть настоящие пойнтеры, вывезенные англичанами». Близкий к этому случай представляет ньюфаундлендская собака, которая в Англию, несомненно, была привезена с Ньюфаундленда, но с тех пор настолько изменилась, что, по замечанию некоторых авторов, теперь не представляет близкого сходства ни с одною из существующих на Ньюфаундленде местных собак.

Эти случаи медленных и постепенных изменений английских собак представляют известный интерес, ибо, хотя причиною изменений обыкновенно, но не всегда, служило однократное или повторное скрещивание с другою породой, мы можем быть уверены, исходя из общеизвестной крайней изменчивости скрещенных пород, что для улучшения пород в определенном направлении приходилось применять строгий и продолжительный отбор. Как скоро какое-либо племя или семейство несколько улучшилось или лучше приспособилось к измененным условиям, ему будет свойственно вытеснять прежнее, менее улучшенное племя. Например, как скоро старинный лисогон был улучшен скрещиванием с борзою или простым отбором и принял современный вид — изменение было желательным, вероятно, благодаря увеличившейся резвости наших охотничьих лошадей,— улучшенный лисогон быстро распространился по всей стране и теперь всюду почти одинаков. Но процесс улучшения еще идет, ибо каждый старается улучшить свою стаю, добывая время от времени собак из лучших заводов. В течение этого процесса постепенного замещения старинная английская гончая исчезла; то же случилось с ирландским волкодавом, со старинным английским бульдогом и некоторыми другими породами. Но исчезновению прежних пород, очевидно, способствует и другая причина; раз породу держат в малом количестве, как кровяных гончих в настоящее время, то бывает несколько трудно поддерживать ее, очевидно, благодаря вредному влиянию продолжительного размножения в тесной родне. Так как различные породы собак хотя и немного, но заметным образом изменились в столь короткий срок, как одно или два последних столетия, путем отбора лучших особей и во многих случаях путем скрещивания, и так как разведением собак, о чем будет сказано позднее, тщательно занимались и в древние времена, как это делают и дикари теперь, мы можем заключить, что отбор, даже производимый случайно, является могучим средством изменения.

ДОМАШНИЕ КОШКИ

Кошки на Востоке были обращены в домашнее состояние в древние времена; м-р Бляйсз сообщил мне, что они упомянуты в одной санскритской рукописи, писанной 2000 лет тому назад; в Египте они были известны в еще более глубокой древности, как это видно по их изображениям на монументах и по их мумиям. Мумии кошек, по словам Блэнвилля, который специально изучал их, принадлежат, по крайней мере, трем видам, именно: F. caligulata, bubastes и chaus. Первые два вида, как говорят, и в настоящее время живут кое-где в Египте и в диком и в домашнем состоянии. По сравнению с европейскими домашними кошками, F. caligulata представляет некоторые различия в первом молочном коренном зубе нижней челюсти, и это приводит Блэнвилля к заключению, что названный вид не был в числе родоначальников наших кошек. Некоторые натуралисты, как Паллас, Темминк, Бляйсз, полагают, что домашние кошки произошли от нескольких видов, перемешавшихся между собою; несомненно, кошки охотно скрещиваются с различными дикими видами, и, повидимому, это отразилось на признаках домашних пород, по крайней мере, в некоторых случаях. Сэр У. Джердайн уверен, что на севере Шотландии иногда происходят скрещивания с нашей дикой кошкой (F. silvestris) и что плоды от этих скрещиваний живут в наших домах. «Я видел,— говорит он далее,— много кошек, очень похожих на дикую, и одну или двух почти неотличимых от нее». Относительно этой выдержки Бляйсз заметил: «подобных кошек не видно в южных частях Англии; все-таки, при сравнении с любой домашней кошкой из Индии, сходство обыкновенной английской кошки с F. silvestris очевидно; я подозреваю, что оно зависит от частого смешения в те времена, когда домашняя кошка была только что ввезена в Англию и была еще редка, а дикий вид был гораздо многочисленнее, чем теперь». Джейттелес в Венгрии получил сведения из достоверного источника, что дикий кот был скрещен с домашней кошкой и гибриды долго жили в домашнем состоянии. В Алжире домашняя кошка скрещивалась с местной дикой кошкой (F. lybica). В южной Африке, как сообщил мне г. Э. Лейярд, домашняя кошка легко скрещивается с дикою F. caffra; он видел пару гибридов совершенно ручных и очень привязанных к даме, которая их выкормила; г. Фрай нашел, что эти гибриды плодовиты. В Индии, по словам м-ра Бляйсза, домашняя кошка скрещивалась с четырьмя индийскими видами. Относительно одного из этих видов, F. chaus, сэр У. Эллиот, превосходный наблюдатель, сообщил мне, что однажды около Мадраса он убил семью диких кошек, которые были, очевидно, гибридами от домашней; у этих кошек были толстые рысьи хвосты и широкая бурая полоса на внутренней стороне предплечья, характерная для F. chaus. Сэр У. Эллиот прибавляет к этому, что он часто видал в Индии эту отметину на предплечье у домашних кошек. М-р Бляйсз сообщает, что домашние кошки, окрашенные очень сходно с F. chaus, но несходные с этим видом по складу, очень обыкновении в Бенгалии; далее он говорит: «такая окраска совершенно неизвестна у европейских кошек, а рябая масть (tabby) — бледные полосы, особенным образом и симметрично расположенные на черном фоне,— столь обыкновенная у английских кошек, никогда не встречается у индийских». Д-р Д. Шорт уверял Бляйсза, что в Ганси встречаются гибриды между обыкновенной кошкой и F. ornata (или torquata) и что «многие из домашних кошек этой части Индии не отличимы от дикой F. ornata». Азара сообщает, но лишь со слов местных жителей, что в Парагвае кошка скрещивалась с двумя туземными видами. Из этих случаев мы видим, что в Европе, Азии, Африке и Америке обыкновенная кошка, которая живет более свободной жизнью, чем большинство других домашних животных, скрещивалась с различными дикими видами и что в некоторых случаях скрещивание происходило достаточно часто, чтобы повлиять на признаки породы.

Произошли ли домашние кошки от нескольких различных видов, или только изменились под влиянием случайных скрещиваний, плодовитость их, насколько известно, остается неизменной. Крупная ангорская или персидская кошка наиболее отличается от других домашних пород по строению и повадкам; Паллас, хотя без точных доказательств, полагает, что она произошла от среднеазиатской F. manul. М-р Бляйсз утверждает, что ангорская кошка легко плодится с индийскими кошками, которые, как мы уже видели, повидимому, часто скрещивалась с F. chaus. В Англии полукровные ангорские кошки вполне плодовиты при спариваниях между собою.

В пределах одной страны мы не встречаем отдельных рас кошки, как это имеет место для собак и для большинства других домашних животных, хотя кошки всякой страны обнаруживают значительную колеблющуюся изменчивость. Объяснение этого, очевидно, состоит в том, что при ночных и бродячих привычках кошек лишь с большим трудом можно было бы предотвратить скрещивание во всех направлениях. Отбор не может быть применен в такой мере, чтобы вывести отдельные породы или сохранить самостоятельность, привезенных из чужих стран. С другой стороны, на островах и в странах совершенно разобщенных мы встречаем породы более или менее обособленные; эти случаи стоит перечислить, так как они показывают, что незначительное количество рас домашних кошек в одной и той же стране не зависит от недостатка изменчивости у этого животного. Бесхвостые кошки с острова Мэна, как говорят, отличаются от обыкновенных кошек не только отсутствием хвоста, но и большей длиной задних ног, величиной головы и привычками. Креольская кошка из Антигуа, как сообщил мне г. Никольсон, мельче и с более вытянутой головой, чем английская кошка. На Цейлоне, как сообщает мне г. Свуэйтс (Thwaites), всякий сразу заметит различие местной кошки от английской: она маленького роста, с гладко лежащей шерстью; голова мала, с приплюснутым лбом, уши большие и острые; вообще она имеет вид «низшей касты», как там говорят. Ренггер говорит, что домашняя кошка, которая уже в течение 300 лет разводится в Парагвае, представляет резкие различия от европейской: она меньше на четверть роста, с более тощим телом, шерсть короткая, блестящая, редкая и лежит гладко, особенно на хвосте; Ренггер прибавляет, что разница эта менее значительна в Ассенсионе, столице Парагвая, благодаря постоянному скрещиванию с вновь ввезенными кошками; этот факт хорошо иллюстрирует важность разобщения. Повидимому, условия жизни в Парагвае не особенно благоприятны для кошек, потому что, хотя они и пришли в полудикое состояние, они не дичают вполне, как одичали многие другие европейские животные. В другой части Южной Америки, по Рулэну, перевезенная туда кошка утратила привычку издавать по ночам свой отвратительный вой. Преп. У. Д. Фокс купил в Портсмуте кошку, привезенную, как ему говорили, с Гвинейского берега; кожа у нее была черная и в морщинах, мех голубовато-серый и короткий, уши почти голые, ноги длинные и вся наружность своеобразная. Эта «негритянская» кошка была плодовита при скрещивании с обыкновенными. На другом берегу Африки, в Момбасе, по словам капитана Оуэна, все кошки покрыты короткими волосами вместо меха; Оуэн рассказывает любопытный случай с кошкой из бухты Альгоа; кошка эта жила некоторое время на корабле, и ее можно было легко отличить от других; она была оставлена в Момбасе только на восемь недель и в этот короткий срок «претерпела полное превращение, утратив свой мех песочного цвета». Демаре описал кошку с мыса Доброй Надежды, отличающуюся рыжей полосой вдоль всей спины. На громадном пространстве — по Малайскому архипелагу, в Сиаме, Пегу и Бирме — у всех кошек как бы обрубленные хвосты, около половины обычной длины, часто с каким-то утолщением на конце. На Каролинском архипелаге у кошек очень длинные ноги и окраска рыжевато-желтая. В Китае есть порода с висячими ушами. В Тобольске, по словам Гмелина, есть порода рыжего цвета. В Азии мы находим также хорошо известную ангорскую или персидскую породу.

Домашняя кошка одичала в разных странах, и всюду она принимает, насколько можно судить по кратким существующим описаниям, однообразный тип. Около Мальдонадо, в Ла-Плате, я убил кошку, невидимому, совершенно дикую; ее тщательно исследовал г. Уотерхауз и не нашел в ней ничего особенного, кроме крупного роста. В Новой Зеландии, по Диффенбаху, одичалые кошки принимают полосатую окраску, как у диких кошек; то же происходит с полудикими кошками в горах Шотландии.

Мы видели, что в удаленных друг от друга странах есть самостоятельные домашние расы кошек. Различия могут частью зависеть от происхождения от разных коренных видов или, по крайней, мере, от скрещивания с ними. В некоторых случаях, как в Парагвае, Момбасе и Антигуа, различия, видимо вызываются прямым воздействием иных условий жизни. В других случаях некоторое незначительное действие, вероятно, можно приписать естественному отбору, так как во многих случаях кошкам приходится в значительной мере самим добывать пропитание и избегать различных опасностей. Но в силу трудности спаривать кошек человек ничего не сделал путем методического отбора и, вероятно, очень мало сделал путем бессознательного отбора, хотя из каждого помета он сохраняет обыкновенно самых красивых котят и очень ценит хорошую породу, умеющую ловить мышей и крыс. Кошки с сильной склонностью ловить дичь обыкновенно истребляются капканами. Так как кошек очень любят держать для забавы, то порода, стоящая в том же отношении к другим кошкам, как комнатные собачки к крупным, очень ценилась бы; и если бы здесь мог быть приложен подбор, то мы, несомненно, имели бы много пород во всякой давно цивилизованной стране, так как материал для отбора, т. е. изменчивость, имеется в изобилии.

В Англии мы находим значительные различия в величине, некоторые различия в пропорциях тела и крайнюю изменчивость в окраске. Я лишь недавно занялся этим предметом, но уже имею сведения о некоторых замечательных случаях изменчивости; между прочим, об одной кошке из Вест-Индии: она родилась беззубой и так и осталась на всю жизнь. Г. Тегейтмейер показывал мне череп кошки с настолько развитыми клыками, что они выдавались из-под губ; весь зуб имел 0,95 дюйма в длину, а часть, выдающаяся из десен — 0,6 дюйма. Я слышал о нескольких семьях шестипалых кошек; в одной семье эта особенность передавалась, по крайней мере, в течение трех поколений. Хвост сильно изменяется в длине; я видел кошку, которая в знак удовольствия ходила с хвостом, плотно прижатым к спине. Форма ушей изменяется; в Англии в некоторых семьях кошек передаются по наследству пучки волос, более четверти дюйма длиною, в виде кисточки на кончиках ушей; по словам Бляйсза, этою особенностью отличаются некоторые кошки в Индии. Большая изменчивость в длине хвоста и пучки волос на ушах, напоминающие рысь, очевидно, аналогичны различиям между известными дикими видами этого рода. Гораздо более важное различие указано Добантоном, именно: кишки у домашних кошек шире и на треть длиннее, чем у диких кошек той же величины; это, повидимому, происходит от того, что домашние кошки не столь исключительно плотоядны.